— Где тот уэссекский дворянин, которого привели из-за стены? — спросил я, поднимая руку, чтобы остановить занесенную ногу Освина. — Ваши люди захватили пленника, когда луна умирала. Где он сейчас?

Валлиец поморщился, ощупал распухшее лицо, затем начал кричать и вырываться. Нам пришлось навалиться на него и зажать ему рот. Освин повторил вопрос на родном языке пленника, но тот плюнул в него и закинул голову назад, открывая беззащитную белизну шеи.

— Он хочет, чтобы ты его убил, — объяснил мне воин и ответил валлийцу плевком в лицо.

— Пенда, он думает, что мы убили его жену, — нахмурился я. — Этот человек ничего нам не скажет.

— Ворон, ты еще щенок, который ничего не знает! — проворчал Пенда. — К тому времени как я закончу, этот кусок козлиного дерьма расскажет, когда последний раз ходил в нужник. — Дружинник снял шлем и провел рукой по коротким волосам, поднимая их дыбом. — Просто его нужно хорошо попросить.

Пенда присел на корточки, достал длинный нож и приставил лезвие к паху пленника. Валлиец с вызовом оскалился, сверкнув в темноте белыми зубами.

— Держите его крепко, — рявкнул Пенда, разрезая шерстяные штаны, надетые на пленнике.

Валлиец начал вырываться.

— Держи же его, черт побери, если не хочешь, чтобы я отрезал тебе пальцы! — прошипел дружинник Освину.

Тот отличался внушительными размерами, но с трудом удерживал ноги валлийца на земле. Пенда обнажил член пленника, схватил его и приставил к нему нож. По лезвию потекла тонкая струйка крови. Несчастный судорожно забормотал что-то на своем языке. Пенда вопросительно поднял брови и посмотрел на Освина. Тот улыбался как ребенок. Похоже, валлиец все же согласился нам помочь.

— Он говорит, что слышал о набеге на Мерсию, но ни один мужчина из его деревни в нем не участвовал, — начал переводить Освин. — Селение разорено войной, — продолжал он, переглянувшись с жирным Эфой. — У его жителей нет желания воевать с англичанами.

Валлиец полностью очнулся, тараторил быстро, горел желанием помочь нам, хотя я сомневался, что теперь это спасло бы его.

— Он не знает, куда отвели пленного англичанина, — сказал Освин, взглянув на Пенду.

Дружинник пожал плечами, наклонился и снова принялся за работу. Он приставил лезвие к сжавшемуся члену, и валлиец пронзительно вскрикнул. Пенда медленно покачал головой и убрал нож. Пленник с мольбой посмотрел на Освина. Тот кивнул, предлагая говорить ради его же собственного блага.

— Он говорит, что если им удается захватить какую-нибудь важную птицу, слишком ценную для того, чтобы продавать на рынке рабов, то такого типа отводят в Карн-Диффрин, — сказал Освин. — Это небольшая крепость в долине, к северу отсюда.

При упоминании этого названия кто-то из уэссексцев вполголоса выругался.

— Я знаю это место, — сказал Пенда. — Многие из нас его знают.

— Он клянется, что больше ничего сказать не может, — закончил Освин.

Пенда почесал шрам под подбородком, затем схватил волосы валлийца в кулак, запрокинул его голову назад и полоснул ножом по кадыку. С тихим булькающим звуком из перерезанного горла пленника вырвался последний вздох.

— Зубы Одина, Пенда! Он мог бы рассказать нам еще много всего! — воскликнул я, глядя на то, как умирал валлиец, выпучивший глаза от ужаса. — Можно было бы спросить у него, сколько человек в Карн-Диффрине, долго ли добираться туда, да мало ли что еще!

Дружинник вытер нож о рубаху убитого, поднялся на ноги и сказал:

— Если бы мы продолжили расспросы, парень, то этот бедняга начал бы нам лгать. Он выдумал бы целый мешок с конским дерьмом, только чтобы нас запугать.

Он указал на уэссексцев. Те стояли полукругом и всматривались в темноту так, словно ожидали в любой момент угодить под дождь стрел и дротиков.

— Этим парням ложь не нужна, Ворон. Дела и без того обстоят хреново.

Я не мог оторвать взгляд от черной кровавой пены, вытекающей из раны на шее валлийца. Тело умирающего выгнулось, ноги судорожно дернулись, и он затих.

Мне стало тошно. В том, что мы сделали, не было чести. Я испугался того, как к этому отнесутся боги, затем вспомнил слова Глума о том, что мы слишком далеко от них. У меня заледенела кровь. Если этой землей правит христианский бог, то что может ждать здесь меня? Я тряхнул головой, прогоняя эту мысль.

Пенда пихнул меня в плечо и сказал:

— Проснись, парень. Мы ведь не могли его отпустить, так? Этот сукин сын уже мог не бояться нас, так что на его болтовню все равно нельзя было бы положиться.

Дружинник указал на промежность убитого. Я даже в полумраке разглядел, что его штаны стали темными и липкими от крови.

— Этот неуклюжий вол Освин не смог держать ублюдка неподвижно, — мрачно объяснил он. — Я перерезал ему вену. Бедный кусок дерьма все равно умер бы от потери крови. — Пенда знаком приказал Освину и Кенреду бросить труп в реку. — Он изрядно наврал бы нам и умер бы от потери крови, — заключил дружинник.

Наверное, Пенда был прав, когда говорил, что наши люди не нуждались в том, чтобы пленный валлиец подкормил страх, и без того жадными крысами пожирающий их внутренности. Ведь мы находились в опасности, а страх способен сделать человека слабым.

Гладкие камни, набитые в одежду убитого, быстро утянули его на дно реки. Мы продолжили путь на север и теперь, не обремененные пленником, двигались гораздо быстрее. Освин увел всех в сторону от реки, опасаясь, что нас увидят в отсветах, отражающихся от воды. Теперь мы следовали за ее изгибами на некотором удалении. У нас под ногами оказалась твердая почва. Идти стало еще легче. Мне мерещилось, что мы шли совсем недолго, но небо на востоке уже тронула розовая заря.

Мы укутались в плащи, поспали пару часов среди мягкого зеленого папоротника-орляка и проснулись на рассвете от громкого пения птиц. Они будто хотели сообщить всем окрест о нашем присутствии. Я испугался, что валлийцы услышат их, придут сюда и перебьют нас еще до того, как мы хотя бы одним глазком увидим Карн-Диффрин.

Утром оружейник Эфа убил ворона. Птица сидела на корявой ветке почерневшей ивы и наблюдала за нами. Толстяк сразил ее стрелой, выпущенной из тисового лука.

— Видите, мои стрелы всегда попадают в цель, — хвастливо заявил он.

Остальные уэссексцы хлопали Эфу по спине, восхищаясь его мастерством.

— Глупец ты, Эфа, — сказал я, подходя к нему с длинным копьем в руке. — Жирный, вонючий, безмозглый глупец.

Оружейник надулся было, затем ухмыльнулся, посмотрел на своих друзей и сказал:

— Да, помню. Вы, скандинавы, считаете ворона чудодейственным созданием, так?

Остальные презрительно засмеялись, хотя кое-кто и осенил себя крестным знамением.

— Вы считаете, что ворон способен видеть будущее. В таком случае почему же этот не улетел, когда я натягивал лук?

Пенда посмотрел на него, но промолчал. Я так и не понял, то ли он надеялся, что я проткну Эфу копьем, то ли рассчитывал, что толстяк пронзит меня стрелой.

— Ничего ты не знаешь, кусок свинячьего дерьма, — сказал я. — Любому ворону нечего бояться под этим небом, потому что он не от мира сего.

Я прикоснулся к тому самому крылу, которое Кинетрит вплела мне в волосы. Оружейник скривил от отвращения рот, однако в его глазах мелькнула искра сомнения.

— Забирай свой лук, козлиная блевотина, — продолжал я. — Посмотрим, какой ты искусный лучник, когда на тебя будут надвигаться кровожадные валлийцы.

Тут уэссексцы притихли. Они понимали, что скоро нам предстоит вступить в бой, и ничуть не сомневались в том, что нас слишком мало.

Глава шестнадцатая

Мы и без пленного валлийца поняли, что вышли к Карн-Диффрину. Девственные луга, заросшие желтым погремком, сменились обгрызенными пастбищами, где единственными цветами были высокие пучки белого тысячелистника. Они торчали вдоль берега реки, облепленные зябликами и синицами.

— Сучьи выродки знают о том, что мы здесь, — пробормотал Пенда, прикрывая ладонью глаза от восходящего солнца и всматриваясь в равнину, поднимающуюся к северу и востоку.